Мастер и Маргарита
Меню сайта
Наш опрос
Какой персонаж Романа "Мастер и Маргарита" Вам наиболее симпатичен?
Всего ответов: 535
Статистика



Besucherzahler russian bride
счетчик посещений

Rambler's Top100




Мастер и Маргарита
ЯндексЯндекс. ДеньгиХочу такую же кнопку

Обмен WebMoney WMZ, WMR, WME, WMU, WMB.
Отдадите:
Получите:

Курсы обмена

Отдадите:
Получите:

Поддержи сайт -
кликни на рекламу!




Часть первая.
Глава 1. Никогда не разговаривайте с неизвестными


     Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю  серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке,  а на хорошо выбритом лице его  помещались сверхъестественных размеров очки  в черной роговой оправе.  Второй  - плечистый,  рыжеватый,  вихрастый молодой человек в заломленной на затылок  клетчатой кепке - был в ковбойке, еваных белых брюках и в черных тапочках.
     Первый был не кто иной, как Михаил Александрович  Берлиоз, председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ, и редактор толстого художественного журнала,  а  молодой спутник  его  -  поэт  Иван  Николаевич  Понырев, пишущий  под  псевдонимом Бездомный.
     Попав  в тень  чуть зеленеющих лип,  писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью "Пиво и воды".
     Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у  будочки, но  и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать,  когда солнце, раскалив Москву,  в сухом тумане валилось куда-то  за Садовое кольцо, - никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.
     - Дайте нарзану, - попросил Берлиоз.
     - Нарзану нету, - ответила женщина в будочке и почему-то обиделась.
     - Пиво есть? - сиплым голосом осведомился Бездомный.
     - Пиво привезут к вечеру, - ответила женщина.
     - А что есть? - спросил Берлиоз.
     - Абрикосовая, только теплая, - сказала женщина.
     - Ну, давайте, давайте, давайте!..
     Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной.
     Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлиоза. Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. Кроме  того, Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас  же бежать с Патриарших без  оглядки. Берлиоз  тоскливо оглянулся, не понимая, что его  напугало. Он побледнел, вытер  лоб  платком, подумал: "Что это со  мной?  Этого  никогда  не было...  сердце  шалит...  я переутомился. Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск..."
     И тут знойный воздух сгустился перед ним,  и соткался из этого  воздуха прозрачный  гражданин  престранного  вида.  На  маленькой головке  жокейский  картузик, клетчатый кургузый  воздушный  же  пиджачок... Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая.
     Жизнь Берлиоза складывалась  так, что к  необыкновенным явлениям  он не привык. Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: "Этого не может быть!.."
     Но это,  увы, было, и  длинный, сквозь  которого  видно, гражданин,  не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо.
     Тут ужас  до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел,  что все  кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.
     - Фу  ты  черт! - воскликнул  редактор, - ты  знаешь,  Иван, у меня сейчас едва  удар от  жары не сделался! Даже что-то вроде галлюцинации было, - он  попытался усмехнуться, но в глазах  его  еще прыгала  тревога, и руки дрожали.
     Однако  постепенно  он  успокоился,  обмахнулся  платком  и,  произнеся довольно   бодро:   "Ну-с,   итак..."  -  повел  речь,   прерванную  питьем абрикосовой.
     Речь эта, как впоследствии  узнали,  шла об  Иисусе Христе. Дело в том, что  редактор   заказал  поэту   для   очередной   книжки  журнала   большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но,  к  сожалению,  ею редактора  нисколько  не  удовлетворил. Очертил Бездомный  главное действующее  лицо  своей  поэмы,  то  есть Иисуса,  очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать  заново.  И вот  теперь  редактор читал поэту нечто  вроде лекции  об Иисусе,  с тем  чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта. Трудно сказать, что именно подвело Ивана  Николаевича - изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он собирался писать, - но Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой,  хотя и не привлекающий к  себе  персонаж. Берлиоз же хотел доказать  поэту, что  главное не в  том, каков был Иисус,  плох ли, хорош  ли, а  в  том,  что  Иисуса-то этого,  как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем - простые выдумки, самый обыкновенный миф.
     Надо заметить,  что редактор  был человеком  начитанным и  очень  умело указывал в своей речи  на древних историков, например, на знаменитого Филона  Александрийского, на блестяще образованного Иосифа Флавия, никогда ни словом не упоминавших о существовании Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович  сообщил поэту, между  прочим, и о  том, что то место  в  15-й книге, в  главе 44-й  знаменитых Тацитовых "Анналов", где говорится  о казни Иисуса, - есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка.
     Поэт,  для  которого  все,  сообщаемое  редактором,  являлось новостью, внимательно  слушал Михаила  Александровича,  уставив  на него  свои  бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом ругая абрикосовую воду.
     -  Нет  ни одной восточной религии, - говорил Берлиоз,  - в которой, как правило непорочная  дева  не произвела бы  на свет бога. И христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего Иисуса, которого на самом деле никогда не было в живых. Вот на это-то и нужно сделать главный упор...
     Высокий тенор Берлиоза разносился  в пустынной аллее,  и  по мере того, как Михаил Александрович забирался  в дебри,  в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек,  -  поэт узнавал все  больше  и больше  интересного и  полезного  и про  египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука,  и даже  про менее  известного  грозного бога  Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике.
     И вот как  раз в то время, когда Михаил Александрович рассказывал поэту о том,  как ацтеки  лепили из  теста фигурку  Вицлипуцли,  в аллее показался первый человек.
     Впоследствии,  когда,  откровенно  говоря,  было  уже  поздно,   разные учреждения  представили свои сводки  с описанием этого человека. Сличение их не может не  вызвать изумления.  Так, в  первой из них сказано,  что человек этот был маленького роста,  зубы  имел золотые  и хромал на правую  ногу. Во второй - что  человек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Третья лаконически сообщает, что  особых примет у человека не было.
     Приходится признать, что ни одна из этих сводок никуда не годится.
     Раньше  всего:  ни на какую ногу описываемый не хромал, и  росту был не маленького  и  не  громадного, а просто высокого. Что касается  зубов,  то с левой стороны у  него были платиновые коронки, а с правой - золотые. Он был в дорогом сером костюме,  в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на  ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду - лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом - иностранец.



     Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на  соседней скамейке, в двух шагах от приятелей.
     "Немец", - подумал Берлиоз.
     "Англичанин, - подумал Бездомный, - ишь, и не жарко ему в перчатках".
     А иностранец окинул взглядом высокие дома, квадратом окаймлявшие пруд, причем заметно стало, что видит это место он впервые и что оно его заинтересовало.
     Он остановил свой взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стеклах изломанное и навсегда уходящее от Михаила Александровича солнце, затем перевел его вниз, где стекла начали  предвечерне темнеть,  чему-то снисходительно  усмехнулся,  прищурился,  руки  положил  на  набалдашник,  а подбородок на руки.
     -  Ты,  Иван,  -  говорил  Берлиоз, -  очень  хорошо  и  сатирически изобразил, например, рождение Иисуса, сына божия, но соль-то в  том, что еще до Иисуса  родился  еще ряд  сынов  божиих, как, скажем,  фригийский  Аттис, коротко же говоря, ни один из  них не рождался и никого не было, в том числе и  Иисуса,  и  необходимо,  чтобы  ты,  вместо рождения  и, скажем, прихода волхвов, описал нелепые  слухи об  этом рождении... А  то выходит по  твоему рассказу, что он действительно родился!..
     Тут Бездомный сделал попытку прекратить замучившую его  икоту, задержав дыхание, отчего  икнул  мучительнее  и  громче, и в  этот же  момент Берлиоз прервал  свою  речь,  потому что иностранец вдруг  поднялся  и  направился к писателям.
     Те поглядели на него удивленно.
     -  Извините меня,  пожалуйста, -  заговорил подошедший  с иностранным акцентом, но не  коверкая слов, - что я, не будучи знаком, позволяю себе... но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что...
     Тут  он  вежливо  снял  берет,  и  друзьям  ничего не  оставалось,  как приподняться и раскланяться.
     "Нет, скорее француз..." - подумал Берлиоз.
     "Поляк?.." - подумал Бездомный.
     Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же  слов произвел отвратительное  впечатление, а  Берлиозу скорее понравился,  то  есть  не то чтобы понравился, а... как бы выразиться... заинтересовал, что ли.
     - Разрешите мне присесть? - вежливо  попросил иностранец,  и приятели как-то  невольно раздвинулись; иностранец  ловко уселся между  ними и тотчас вступил в разговор.
     -  Если я не  ослышался, вы изволили говорить,  что Иисуса не было  на свете? - спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зеленый глаз.
     - Нет, вы не ослышались, - учтиво ответил Берлиоз, -  именно это я и говорил.
     - Ах, как интересно! - воскликнул иностранец.
     "А какого черта ему надо?" - подумал Бездомный и нахмурился.
     - А  вы соглашались с вашим собеседником?  - осведомился неизвестный, повернувшись вправо к Бездомному.
     - На все сто! - подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фигурально.
     -  Изумительно!  -  воскликнул  непрошеный  собеседник  и,  почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал:  - Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо  всего прочего, еще и не верите в бога?  - он сделал испуганные  глаза и прибавил: - Клянусь, я никому  не скажу.
     - Да,  мы  не верим в  бога,  - чуть  улыбнувшись  испугу  интуриста, ответил Берлиоз. - Но об этом можно говорить совершенно свободно.
     Иностранец откинулся на  спинку скамейки  и спросил, даже привизгнув от любопытства:
     - Вы - атеисты?!
     - Да,  мы  - атеисты,  - улыбаясь,  ответил  Берлиоз,  а  Бездомный подумал, рассердившись: "Вот прицепился, заграничный гусь!"
     - Ох, какая прелесть!  - вскричал удивительный иностранец и  завертел головой, глядя то на одного, то на другого литератора.
     - В нашей стране атеизм никого не удивляет,  - дипломатически вежливо сказал   Берлиоз,  -  большинство  нашего  населения  сознательно  и  давно перестало верить сказкам о боге.
     Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом слова:
     - Позвольте вас поблагодарить от всей души!
     - За что это вы его благодарите? - заморгав, осведомился Бездомный.
     - За  очень  важное  сведение,  которое  мне,  как  путешественнику, чрезвычайно интересно, - многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак.
     Важное    сведение,    по-видимому,    действительно    произвело    на путешественника сильное впечатление,  потому что он  испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту.
     "Нет,  он не англичанин..." -  подумал  Берлиоз, а  Бездомный подумал: "Где  это он  так  наловчился  говорить по-русски, вот что  интересно!" - и опять нахмурился.
     - Но,  позвольте вас спросить, -  после  тревожного раздумья спросил заграничный гость, - как же быть с доказательствами бытия  божия, коих, как известно, существует ровно пять?
     - Увы!  -  с  сожалением   ответил  Берлиоз,  -  ни  одно  из  этих доказательств ничего не стоит, и человечество  давно сдало их в  архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может.
     - Браво! -  вскричал  иностранец, -  браво! Вы  полностью  повторили мысль  беспокойного  старика Иммануила по  этому поводу.  Но вот курьез:  он начисто разрушил  все пять доказательств,  а  затем, как  бы в  насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!
     - Доказательство  Канта, - тонко  улыбнувшись, возразил образованный редактор, - также  неубедительно.  И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут  удовлетворить  только  рабов,  а  Штраус просто смеялся над этим доказательством.
     Берлиоз  говорил,  а сам в  это  время думал: "Но,  все-таки, кто же он такой? И почему так хорошо говорит по-русски?"
     - Взять  бы  этого Канта,  да за такие доказательства  года  на три в Соловки! - совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич.
     - Иван! - сконфузившись, шепнул Берлиоз.      Но  предложение  отправить  Канта  в  Соловки  не  только  не  поразило
иностранца, но даже привело в восторг.
     - Именно, именно, - закричал он, и левый зеленый глаз его, обращенный к Берлиозу, засверкал, - ему  там самое  место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: "Вы,  профессор,  воля  ваша, что-то нескладное  придумали!  Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут".
     Берлиоз выпучил глаза. "За завтраком... Канту?.. Что это он плетет?" - подумал он.
     -  Но,  -  продолжал  иноземец,  не смущаясь  изумлением  Берлиоза  и обращаясь к поэту, - отправить его в Соловки невозможно по той причине, что он уже с лишком сто лет пребывает в местах значительно более отдаленных, чем Соловки, и извлечь его оттуда никоим образом нельзя, уверяю вас!
     - А жаль! - отозвался задира-поэт.
     - И мне жаль! - подтвердил неизвестный, сверкая  глазом, и продолжал: - Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?
     - Сам человек и управляет, - поспешил сердито  ответить  Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.
     - Виноват,  -  мягко  отозвался  неизвестный,  -  для  того,  чтобы управлять,  нужно,   как-никак,  иметь   точный  план  на   некоторый,  хоть сколько-нибудь  приличный  срок.  Позвольте  же вас  спросить, как  же может управлять  человек,  если  он   не   только лишен   возможности  составить какой-нибудь  план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну,  лет, скажем, в тысячу, но не может учаться даже за свой собственный завтрашний  день? И, в самом деле, - тут неизвестный повернулся к Берлиозу, - вообразите, что вы, например, начнете управлять,  распоряжаться и  другими и  собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у  вас... кхе... кхе... саркома легкого...
-  тут иностранец  сладко усмехнулся,  как  будто  мысль о саркоме  легкого доставила ему удовольствие, - да, саркома, - жмурясь, как кот, повторил он звучное  слово, - и  вот ваше управление  закончилось!  Ничья судьба, кроме своей  собственной, вас более не нтересует. Родные вам  начинают лгать, вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем  к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и  третье - совершенно бессмысленно, вы сами  понимаете.  И все  это  кончается трагически:  тот,  кто  еще  недавно полагал, что  он чем-то управляет,  оказывается  вдруг лежащим неподвижно  в деревянном  ящике, и  окружающие,  понимая, что толку  от лежащего нет более никакого, сжигают  его  в печи.  А бывает  и  еще хуже:  только что  человек соберется съездить в  Кисловодск, -  тут иностранец прищурился на Берлиоза, - пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, потому что неизвестно почему вдруг возьмет  - поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? - и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком.



     Берлиоз с великим вниманием слушал  неприятный  рассказ  про  саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его. "Он не иностранец! Он не иностранец! - думал он, -  он  престранный субъект... Но позвольте, кто же он такой?"
     - Вы хотите курить, как  я  вижу? - неожиданно обратился к Бездомному неизвестный, - вы какие предпочитаете?
     - А у вас разные,  что  ли, есть? - мрачно  спросил поэт, у которого папиросы кончились.
     - Какие предпочитаете? - повторил неизвестный.
     - Ну, "Нашу марку", - злобно ответил Бездомный.
     Незнакомец  немедленно  вытащил из  кармана  портсигар и предложил  его Бездомному:
     - "Наша марка".
     И редактора  и поэта не столько  поразило то, что нашлась в  портсигаре именно  "Наша  марка", сколько  сам портсигар. Он  был  громадных  размеров, червонного  золота, и на крышке  его при открывании сверкнул  синим  и белым огнем бриллиантовый треугольник.
     Тут   литераторы  подумали  разно.  Берлиоз:   "Нет,   иностранец!",  а Бездомный: "Вот черт его возьми! А?"
     Поэт и владелец портсигара закурили, а некурящий Берлиоз отказался.
     "Надо  будет ему  возразить  так,  -  решил  Берлиоз,  - да,  человек смертен, никто против этого и не спорит. А дело в том, что..."
     Однако он не успел выговорить этих слов, как заговорил иностранец:
     - Да, человек  смертен, но это было бы  еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что  он будет делать в сегодняшний вечер.
     "Какая-то  нелепая  постановка  вопроса..."   -  помыслил  Берлиоз   и возразил:
     -  Ну, здесь уж есть  преувеличение. Сегодняшний  вечер  мне  известен более или  менее  точно. Само собой разумеется,  что,  если  на  Бронной мне свалится на голову кирпич...
     - Кирпич ни  с  того ни с сего, - внушительно перебил неизвестный, - никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уверяю  вас, вам  он ни в коем случае не угрожает. Вы умрете другой смертью.
     - Может  быть, вы знаете,  какой именно? - с совершенно естественной иронией  осведомился  Берлиоз, вовлекаясь в  какой-то действительно  нелепый разговор, - и скажете мне?
     - Охотно,  -  отозвался незнакомец. Он смерил Берлиоза взглядом, как будто  собирался сшить ему  костюм,  сквозь  зубы пробормотал  что-то вроде: "Раз,  два... Меркурий во втором доме... луна  ушла... шесть - несчастье... вечер - семь..." - и громко и радостно объявил: - Вам отрежут голову!
     Бездомный дико и злобно вытаращил глаза  на  развязного неизвестного, а Берлиоз спросил, криво усмехнувшись:
     - А кто именно? Враги? Интервенты?
     - Нет, - ответил собеседник, - русская женщина, комсомолка.
     - Гм... - промычал раздраженный шуточкой неизвестного Берлиоз, - ну, это, извините, маловероятно.
     - Прошу и меня извинить, - ответил иностранец, - но это так. Да, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать сегодня  вечером, если это не секрет?
     -  Секрета нет.  Сейчас я зайду  к себе на Садовую,  а потом в  десять часов   вечера  в  МАССОЛИТе   состоится   заседание,   и   я  буду  на  нем председательствовать.
     - Нет, этого быть никак не может, - твердо возразил иностранец.
     - Это почему?
     - Потому,  -  ответил иностранец и  прищуренными глазами поглядел  в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили черные птицы, - что Аннушка  уже  купила  подсолнечное масло, и не  только  купила, но  даже разлила. Так что заседание не состоится.
     Тут, как вполне понятно, под липами наступило молчание.
     - Простите, - после паузы заговорил Берлиоз, поглядывая  на  мелющего чепуху иностранца, - при чем здесь подсолнечное масло... и какая Аннушка?
     -  Подсолнечное масло здесь вот при чем, - вдруг заговорил Бездомный, очевидно,   решив   объявить   незванному  собеседнику  войну,  -   вам  не приходилось, гражданин, бывать когда-нибудь в лечебнице для душевнобольных?
     - Иван!.. - тихо воскликнул Михаил Александрович.
     Но иностранец ничуть не обиделся и превесело рассмеялся.
     - Бывал,  бывал  и  не  раз!  -  вскричал  он,  смеясь,  но  не сводя несмеющегося глаза с поэта, - где я только  не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у  профессора, что такое  шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван Николаевич!
     - Откуда вы знаете, как меня зовут?
     - Помилуйте, Иван Николаевич, кто же вас не знает? - здесь иностранец вытащил из  кармана вчерашний номер "Литературной газеты", и Иван Николаевич увидел на первой же странице свое изображение, а  под ним  свои  собственные стихи. Но  вчера еще радовавшее доказательство славы и популярности  на этот раз ничуть не обрадовало поэта.
     - Я извиняюсь,  - сказал он, и лицо его  потемнело,  - вы не  можете подождать минутку? Я хочу товарищу пару слов сказать.
     - О,  с удовольствием! - воскликнул неизвестный,  - здесь так хорошо под липами, а я, кстати, никуда и не спешу.
     - Вот что,  Миша, - зашептал поэт, оттащив Берлиоза в сторону, - он никакой не интурист,  а шпион.  Это русский эмигрант,  перебравшийся к  нам. Спрашивай у него документы, а то уйдет...
     - Ты думаешь? - встревоженно шепнул Берлиоз, а сам  подумал: "А ведь он прав!"
     - Уж  ты  мне  верь, -  засипел  ему  в ухо  поэт,  -  он  дурачком прикидывается,  чтобы  выспросить  кое-что.  Ты  слышишь,  как  он по-русски говорит, - поэт  говорил и  косился, следя, чтобы  неизвестный не удрал, - идем, задержим его, а то уйдет...
     И поэт за руку потянул Берлиоза к скамейке.
     Незнакомец не сидел, а стоял возле нее, держа в руках какую-то книжечку в темно-сером переплете, плотный конверт хорошей бумаги и визитную карточку.
     - Извините меня, что я в пылу нашего спора забыл представить себя вам. Вот моя карточка, паспорт  и приглашение приехать в Москву для консультации, - веско проговорил неизвестный, проницательно глядя на обоих литераторов.
     Те сконфузились.  "Черт,  все  слышал," - подумал Берлиоз  и  вежливым жестом  показал,   что  в   предъявлении  документов  нет  надобности.  Пока иностранец   совал  их   редактору,   поэт  успел  разглядеть  на   карточке напечатанное  иностранными  буквами  слово  "профессор"  и  начальную  букву фамилии - двойное "В".
     - Очень  приятно, - тем  временем  смущенно  бормотал  редактор,  и иностранец спрятал документы в карман.
     Отношения таким образом  были  восстановлены, и все трое  снова сели на скамью.
     - Вы в качестве  консультанта приглашены к нам, профессор? - спросил Берлиоз.
     - Да, консультантом.
     - Вы - немец? - осведомился Бездомный.
     - Я-то?.. - Переспросил профессор и вдруг задумался.  - Да, пожалуй, немец... - сказал он.
     - Вы по-русски здорово говорите, - заметил Бездомный.
     - О, я вообще  полиглот и знаю  очень большое  количество  языков,  - ответил профессор.
     - А у вас какая специальность? - осведомился Берлиоз.
     - Я - специалист по черной магии.
     "На тебе!" - стукнуло в голове у Михаила Александровича.
     - И...  и вас  по этой специальности  пригласили к нам? - заикнувшись спросил он.
     - Да, по этой пригласили, - подтвердил профессор и пояснил: - Тут в государственной  библиотеке  обнаружены   подлинные  рукописи  чернокнижника Герберта  Аврилакского,  десятого  века,  так  вот  требуется,  чтобы  я  их разобрал. Я единственный в мире специалист.
     - А-а!  Вы  историк?  - с большим  облегчением и  уважением  спросил Берлиоз.
     - Я - историк, - подтвердил  ученый и добавил ни к селу ни к городу: - Сегодня вечером на Патриарших прудах будет интересная история!
     И опять крайне удивились и редактор и поэт, а профессор поманил обоих к себе и, когда они наклонились к нему, прошептал:
     - Имейте в виду, что Иисус существовал.
     - Видите ли, профессор, - принужденно улыбнувшись, отозвался Берлиоз, - мы уважаем ваши большие  знания, но  сами по этому вопросу придерживаемся другой точки зрения.
     - А не надо никаких  точек зрения! - ответил  странный профессор,  - просто он существовал, и больше ничего.
     - Но требуется же какое-нибудь доказательство... - начал Берлиоз.
     - И  доказательств  никаких  не  требуется, - ответил  профессор  и заговорил негромко,  причем  его акцент  почему-то пропал:  - Все просто: в белом плаще...

Форма входа
Поиск
Михаил Булгаков


Александр Галибин - Мастер

Анна Ковальчук - Маргарита

Мастер и Маргарита

Олег Басилашвили - Воланд

Кирилл Лавров - Понтий Пилат

Сергей Безруков - Иешуа Га-Ноцри

Владислав Галкин - Иван Бездомный

Александр Абдулов - Коровьев-Фагот

Александр Адабашьян - Берлиоз

Александр Филиппенко - Азазелло


Валентин Гафт - Каифа и Человек во френче

Александр Баширов - Кот Бегемот

Валерий Золотухин - Босой

Александр Панкратов-Чёрный - Лиходеев

Роман Карцев - Поплавский


Copyright MyCorp © 2024 © Powered by DJHallMC ©