- О нет, прокуратор, - даже откинувшись от удивления в кресле,
ответил Афраний, - простите меня, но это совершенно невероятно!
- Ах, в этом городе все вероятно! Я готов спорить, что через самое
короткое время слухи об этом поползут по всему городу. Тут Афраний метнул в прокуратора свой взгляд, подумал и ответил: - Это может быть, прокуратор.
Прокуратор, видимо, все не мог расстаться с этим вопросом об убийстве
человека из Кириафа, хотя и так уж все было ясно, и спросил даже с
некоторой мечтательностью: - А я желал бы видеть, как они убивали его. - Убит он с чрезвычайным искусством, прокуратор, - ответил Афраний, с некоторой иронией поглядывая на прокуратора. - Откуда же вы это-то знаете?
- Благоволите обратить внимание на мешок, прокуратор, - ответил
Афраний, - я вам ручаюсь за то, что кровь Иуды хлынула волной.
Мне приходилось видеть убитых, прокуратор, на своем веку! - Так что он, конечно, не встанет?
- Нет, прокуратор, он встанет, - ответил, улыбаясь философски,
Афраний, - когда труба мессии, которого здесь ожидают, прозвучит над
ним. Но ранее он не встанет! - Довольно, Афраний. Этот вопрос ясен. Перейдем к погребению. - Казненные погребены, прокуратор. - О Афраний, отдать вас под суд было бы преступлением. Вы достойны высочайшей награды. Как было?
Афраний начал рассказывать и рассказал, что в то время, как он
занимался делом Иуды, команда тайной стражи, руководимая его
помощником, достигла холма, когда наступил вечер. Одного тела на
верхушке она не обнаружила. Пилат вздрогнул, сказал хрипло: - Ах, как же я этого не предвидел!
- Не стоит беспокоиться, прокуратор, - сказал Афраний и продолжал
повествовать: - Тела Дисмаса и Гестаса с выклеванными хищными
птицами глазами подняли и тотчас же бросились на поиски
третьего тела. Его обнаружили в очень скором времени. Некий человек... - Левий Матвей, - не вопросительно, а скорее утвердительно сказал Пилат. - Да, прокуратор...
Левий Матвей прятался в пещере на северном склоне Лысого Черепа,
дожидаясь тьмы. Голое тело Иешуа Га-Ноцри было с ним. Когда стража
вошла в пещеру с факелом, Левий впал в отчаяние и злобу. Он кричал
о том, что не совершил никакого преступления и что всякий человек,
согласно закону, имеет право похоронить казненного преступника,
если пожелает. Левий Матвей говорил, что не хочет расстаться с этим
телом. Он был возбужден, выкрикивал что-то бессвязное, то просил, то
угрожал и проклинал... - Его пришлось схватить? - мрачно спросил Пилат.
- Нет, прокуратор, нет, - очень успокоительно ответил Афраний, -
дерзкого безумца удалось успокоить, объяснив, что тело будет погребено.
Левий, осмыслив сказанное, утих, но заявил, что он никуда не уйдет и
желает участвовать в погребении. Он сказал, что не уйдет, даже
если его начнут убивать, и даже предлагал для этой цели хлебный нож,
который был с ним. - Его прогнали? - сдавленным голосом спросил Пилат. - Нет, прокуратор, нет. Мой помощник разрешил ему участвовать в погребении. - Кто из ваших помощников руководил этим? - спросил Пилат. - Толмай, - ответил Афраний и прибавил в тревоге: - Может быть, он допустил ошибку?
- Продолжайте, - ответил Пилат, - ошибки не было. Я вообще начинаю
немного теряться, Афраний, я, по-видимому, имею дело с человеком,
который никогда не делает ошибок. Этот человек - вы. Левия
Матвея взяли в повозку вместе с телами казненных и часа через два
достигли пустынного ущелья к северу от Ершалаима. Там команда,
работая посменно, в течение часа выкопала глубокую яму и в ней
похоронила всех трех казненных. - Обнаженными? - Нет,
прокуратор, - команда взяла с собой для этой цели хитоны. На пальцы
погребаемым были надеты кольца. Иешуа с одной нарезкой, Дисмасу с
двумя и Гестасу с тремя. Яма закрыта, завалена камнями. Опознавательный
знак Толмаю известен. - Ах, если б я мог предвидеть! - морщась, заговорил Пилат. - Ведь мне нужно было бы повидать этого Левия Матвея... - Он здесь, прокуратор! Пилат, широко расширив глаза, глядел некоторое время на Афрания, а потом сказал так:
- Благодарю вас за все, что сделано по этому делу. Прошу вас завтра
прислать ко мне Толмая, объявив ему заранее, что я доволен им, а
вас, Афраний, - тут прокуратор вынул из кармана пояса, лежавшего
на столе, перстень и подал его начальнику тайной службы, - прошу
принять это на память. Афраний поклонился, молвив: - Большая честь, прокуратор.
- Команде, производившей погребение, прошу выдать награды. Сыщикам,
упустившим Иуду, выговор. А Левия Матвея сейчас ко мне. Мне
нужны подробности по делу Иешуа. - Слушаю, прокуратор, - ответил Афраний и стал отступать и кланяться, а прокуратор хлопнул в ладоши и закричал: - Ко мне, сюда! Светильник в колоннаду!
Афраний уже уходил в сад, а за спиною Пилата в руках слуг уже мелькали
огни. Три светильника на столе оказались перед прокуратором, и лунная
ночь тотчас отступила в сад, как будто Афраний увел ее с собою. Вместо
Афрания на балкон вступил неизвестный маленький и тощий человек
рядом с гигантом кентурионом. Этот второй, поймав взгляд прокуратора,
тотчас отступил в сад и скрылся. Прокуратор изучал пришедшего
человека жадными и немного испуганными глазами. Так смотрят на того,
о ком слышали много, о ком и сами думали и кто наконец появился.
Пришедший человек, лет под сорок, был черен, оборван, покрыт засохшей
грязью, смотрел по-волчьи, исподлобья. Словом, он был очень
непригляден и скорее всего походил на городского нищего, каких много
толчется на террасах храма или на базарах шумного и грязного Нижнего
Города. Молчание продолжалось долго, и нарушено оно было
странным поведением приведенного к Пилату. Он изменился в лице,
шатнулся и, если бы не ухватился грязной рукой за край стола, упал бы. - Что с тобой? - спросил его Пилат.
- Ничего, - ответил Левий Матвей и сделал такое движение, как будто
что-то проглотил. Тощая, голая, грязная шея его взбухла и опять опала. - Что с тобою, отвечай, - повторил Пилат. - Я устал, - ответил Левий и мрачно поглядел в пол. - Сядь, - молвил Пилат и указал на кресло.
Левий недоверчиво поглядел на прокуратора, двинулся к креслу, испуганно
покосился на золотые ручки и сел не в кресло, а рядом с ним, на пол. - Объясни, почему не сел в кресло? - спросил Пилат. - Я грязный, я его запачкаю, - сказал Левий, глядя в землю. - Сейчас тебе дадут поесть. - Я не хочу есть, - ответил Левий.
- Зачем же лгать? - спросил тихо Пилат, - ты ведь не ел целый день, а
может быть, и больше. Ну, хорошо, не ешь. Я призвал тебя, чтобы ты
показал мне нож, который был у тебя. - Солдаты отняли его у
меня, когда вводили сюда, - сказал Левий и добавил мрачно: - Вы мне
его верните, мне его надо отдать хозяину, я его украл. - Зачем? - Чтобы веревки перерезать, - ответил Левий. - Марк! - крикнул прокуратор, и кентурион вступил под колонны. - Нож его мне дайте. Кентурион вынул из одного из двух чехлов на поясе грязный хлебный нож и подал его прокуратору, а сам удалился. - А у кого взял нож? - В хлебной лавке у Хевронских ворот, как войдешь в город, сейчас же налево. Пилат поглядел на широкое лезвие, попробовал пальцем остер ли нож зачем-то и сказал:
- Насчет ножа не беспокойся, нож вернут в лавку. А теперь мне нужно
второе: покажи хартию, которую ты носишь с собой и где записаны слова
Иешуа. Левий с ненавистью поглядел на Пилата и улыбнулся столь недоброй улыбкой, что лицо его обезобразилось совершенно. - Все хотите отнять? И последнее, что имею? - спросил он. - Я не сказал тебе - отдай, - ответил Пилат, - я сказал - покажи.
Левий порылся за пазухой и вынул свиток пергамента. Пилат взял его,
развернул, расстелил между огнями и, щурясь, стал изучать
малоразборчивые чернильные знаки. Трудно было понять эти корявые
строчки, и Пилат морщился и склонялся к самому пергаменту, водил
пальцем по строчкам. Ему удалось все-таки разобрать, что
записанное представляет собой несвязную цепь каких-то изречений,
каких-то дат, хозяйственных заметок и поэтических отрывков.
Кое-что Пилат прочел: "Смерти нет... Вчера мы ели сладкие весенние
баккуроты..." Гримасничая от напряжения, Пилат щурился, читал:
"Мы увидим чистую реку воды жизни... Человечество будет смотреть
на солнце сквозь прозрачный кристалл..." Тут Пилат вздрогнул. В последних строчках пергамента он разобрал слова: "...большего порока... трусость". Пилат свернул пергамент и резким движением подал его Левию.
- Возьми, - сказал он и, помолчав, прибавил: - Ты, как я вижу,
книжный человек, и незачем тебе, одинокому, ходить в нищей
одежде без пристанища. У меня в Кесарии есть большая библиотека, я
очень богат и хочу взять тебя на службу. Ты будешь разбирать и
хранить папирусы, будешь сыт и одет. Левий встал и ответил: - Нет, я не хочу. - Почему? - темнея лицом, спросил прокуратор, - я тебе неприятен, ты меня боишься? Та же плохая улыбка исказила лицо Левия, и он сказал: - Нет, потому что ты будешь меня бояться. Тебе не очень-то легко будет смотреть мне в лицо после того, как ты его убил. - Молчи, - ответил Пилат, - возьми денег. Левий отрицательно покачал головой, а прокуратор продолжал:
- Ты, я знаю, считаешь себя учеником Иешуа, но я тебе скажу, что ты не
усвоил ничего из того, чему он тебя учил. Ибо, если бы это было
так, ты обязательно взял бы у меня что-нибудь. Имей в виду, что он
перед смертью сказал, что он никого не винит, - Пилат значительно
поднял палец, лицо Пилата дергалось. - И сам он непременно взял бы
что-нибудь. Ты жесток, а тот жестоким не был. Куда ты пойдешь? Левий вдруг приблизился к столу, уперся в него обеими руками и, глядя горящими глазами на прокуратора, зашептал ему:
- Ты, игемон, знай, что я в Ершалаиме зарежу одного человека. Мне
хочется тебе это сказать, чтобы ты знал, что крови еще будет. - Я тоже знаю, что она еще будет, - ответил Пилат, - своими словами ты меня не удивил. Ты, конечно, хочешь зарезать меня?
- Тебя зарезать мне не удастся, - ответил Левий, оскалившись и
улыбаясь, - я не такой глупый человек, чтобы на это рассчитывать,
но я зарежу Иуду из Кириафа, я этому посвящу остаток жизни. Тут наслаждение выразилось в глазах прокуратора, и он, поманив к себе пальцем поближе Левия Матвея, сказал: - Это тебе сделать не удастся, ты себя не беспокой. Иуду этой ночью уже зарезали. Левий отпрыгнул от стола, дико озираясь, и выкрикнул: - Кто это сделал? - Не будь ревнив, - оскалясь, ответил Пилат и потер руки, - я боюсь, что были поклонники у него и кроме тебя. - Кто это сделал? - шепотом повторил Левий. Пилат ответил ему: - Это сделал я. Левий открыл рот, дико поглядел на прокуратора, а тот сказал: - Этого, конечно, маловато, сделанного, но все-таки это сделал я. - И прибавил: - Ну, а теперь возьмешь что-нибудь? Левий подумал, стал смягчаться и, наконец, сказал: - Вели мне дать кусочек чистого пергамента.
Прошел час. Левия не было во дворце. Теперь тишину рассвета нарушал
только тихий шум шагов часовых в саду. Луна быстро выцветала, на другом
краю неба было видно беловатое пятнышко утренней звезды. Светильники
давным-давно погасли. На ложе лежал прокуратор. Подложив руку под
щеку, он спал и дышал беззвучно. Рядом с ним спал Банга. Так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат.
